Это оказалось невозможно. Вскоре я поняла причину. Несмотряна все мое сверлильное искусство, полки были привинчены неровно, со сдвигом товправо, то влево. Боковые стенки не совпадали с краями задней.

Роман сел на диван и прикрыл ладонью глаза.

— О боже…

Я съела пригоршню «Лаки Чармс» и задумчиво сказала:

— Ладно. Давайте попробуем выровнять полки.

— Эта штука не выдержит тяжести книг.

— И все же постараемся сделать все возможное.

Мы стали возиться с первой боковой стенкой. На это ушломного времени. Шкаф выглядел ужасно, но все же стоял. Мы перешли к следующейстенке.

— Придется признаться, что эта работа не по моейчасти, — заметил Роман. — Но у вас талант. Вы настоящая мастерица навсе руки.

— Я в этом не разбираюсь. Мой единственный талант неимеет никакого отношения к тому, что я должна делать.

— Вы еще никогда не говорили таким усталым тоном.Неужели дел, которые вы должны делать, так много?

Я едва не расхохоталась, вспомнив, что нужно суккубу длявыживания.

— Можно сказать, да. Впрочем, как и всем.

— Да, конечно, но нужно отделить их от вещей, которыевам хочется делать. Не запугивайте себя необходимостью. Иначе жизнь теряетсмысл. Превращается в выживание.

Я закрутила винт.

— Господин Декарт, ваше глубокомыслие мне не по зубам.

— Не увиливайте. Я говорю серьезно. Чего вы хотите отжизни на самом деле? Какого будущего ждете? Неужели вы собираетесь работать вкнижном магазине до самой смерти?

— Ну, во всяком случае, какое-то время. А что? Вам этоне нравится?

— Нет. Просто это не слишком серьезная профессия.Способ убивать время.

Я улыбнулась.

— Нет, это не так. А даже если и так, не слишкомсерьезные вещи тоже могут доставлять удовольствие.

— Да, но я обнаружил, что многие люди мечтают совсем одругих занятиях. О слишком безумных, слишком трудоемких или таких, которымиможно заниматься только далеко от дома. Работник бензозаправки мечтает статьрок-звездой. Бухгалтерша жалеет, что изучала бухучет, а не историю искусства.Люди отказываются от своей мечты, потому что считают это невыполнимым илиоткладывают на потом.

Роман отвлекся от работы. Его лицо снова стало серьезным.

— Так чего вы хотите, Джорджина Кинкейд? Какова вашабезумная мечта? Мечта, которую вы считаете несбыточной, но продолжаете лелеятьв глубине души?

Честно говоря, больше всего на свете мне хотелось любить ибыть любимой, безо всех этих сверхъестественных сложностей. «Мелочь посравнению с его великими примерами», — грустно подумала я. Мечта была небезумная, а просто невозможная. Я сама не знала, почему в последнее время такхотела любви. Может быть, я пыталась таким образом компенсировать неудачусвоего брака со смертным, который сама же и разрушила. Или за прошедшие годыпришла к выводу, что любовь может приносить большую радость, чем удовлетворениефизиологических потребностей. Впрочем, нельзя сказать, что это занятие мне ненравилось. Вызывать желание приятно, именно этого жаждет большинство смертных ибессмертных. Но любовь и физическое влечение — разные вещи.

Логично было бы вступать в связи с другими бессмертными, однакослужители ада не отличались постоянством и надежностью. За прошедшие века уменя было несколько таких романов, но они закончились ничем.

Однако говорить об этом с Романом не имело смысла. Поэтому япризналась в своей второй по значимости мечте, удивленная собственнойгорячностью. Люди редко спрашивали, чего я хочу от жизни. Гораздо чаще задаваливопрос, какое положение я хотела бы занимать в обществе.

— Ну, если бы я не работала в книжном магазине, хотямне там очень нравится, то хотела бы стать хореографом и ставить танцы в стилелас-вегасских шоу.

Лицо Романа расплылось в улыбке.

— Ну, вот видите? Именно о таких невозможных вещах я иговорю. — Он наклонился вперед. — И что удерживает вас от танцевтоплесс в костюмах из блестящей мишуры? Риск? Приверженность традициям? Страхперед чужим мнением?

— Нет, — грустно ответила я. — Просто я этогоне умею.

— Неумение — это…

— Я не умею ставить танцы, потому что не могу описатьих движений. Я пыталась, но ничего не вышло… Я не умею создавать, вот в чемдело. Не умею создавать новое. Творец из меня никудышный.

Он нахмурился.

— Не могу поверить.

— Нет, это правда.

Когда-то мне сказали, что бессмертные вообще не способны ктворчеству: мол, это отличает их от смертных, которые должны оставить что-топосле себя. Но я знала бессмертных, которые умели придумывать новое. Например,Питеру нравилось готовить. Хью использовал человеческое тело как холст дляживописи. А я? Я не умела творить даже тогда, когда была смертной. Так что делозаключалось во мне.

— Если бы вы знали, я пыталась заниматься творчеством…Ходила на курсы рисования. Брала уроки музыки. Но в худшем случае терпелаоглушительное фиаско, а в лучшем — слепо копировала произведение какого-нибудьгения.

— Но с этим шкафом вы не ударили в грязь лицом.

— Чужой проект, чужие указания… Это мне по плечу. Ясообразительна, наделена здравым смыслом, понимаю людей и могу с ними общаться.Могу подражать, могу научиться что-то делать правильно. Взять хотя быкосметику. Я умею красить глаза так же, как и остальные девушки, работающие вмагазине, если не лучше. Но при этом пользуюсь чужими идеями. Например,иллюстрациями в журнале. Не могу придумать ничего своего. Лас-Вегас? Я могла бытанцевать в шоу, причем очень неплохо. Могла бы стать звездой любого ревю,исполняя танцы, которые поставил кто-то другой. Но сама не в состояниипридумать ни нового па, ни новой комбинации этих па.

С боковой стенкой было покончено.

— Не верю, — возразил Роман. Страстность, скоторой он защищал меня от самой себя, была очаровательной. — Вы живая иумная. Очень сообразительная. Вы должны дать себе шанс. Начать с чего-тонебольшого, а потом идти дальше.

— Вы хотите сказать, что нужно верить в себя? В то, чтосовершенству нет предела?

— Нет, я хочу сказать, что уже поздно и мне пора. Чтошкаф собран и что я чудесно провел вечер.

Мы встали, подняли шкаф и прислонили его к стене гостиной.Потом сделали шаг назад и молча изучали его. В осмотре приняла участие дажеОбри.

Все полки стояли под разными углами. Одна боковая стенкапочти совместилась с краем задней, зато вторая отошла от нее на четверть дюйма.В задней панели зияло шесть дыр. Но хуже всего было то, что шкаф заметно далкрен влево.